Перед смертью
Суд единогласно выносит смертный приговор. На следующий день в четыре часа утра осужденный будет умерщвлен путем усекновения головы.
Страшно, не так ли?
Ссутулившись, сидя на колченогом деревяном стуле, лихорадочно смотрит в пол. Самые невероятные мыслм тысячами раскаленных щупалец ползут в мозг, к сознанию. Панический страх, ужас отражаются в поблекших каре-зеленоватых глазах. Казалось бы, чего уж тут боятся? Суд свершился, вердикт вынесен. Всего через какой-то десяток часов наступит момент, когда душа навсегда покинет тело своего носителя, уйдет в иной мир. Улетит. Оставит лишь легкое воспоминание в умах зрителей. Ничего особенного.
Как же? Ведь больше никогда не придется сидеть в холодной сырой дыре, где тут и там бегают крысы, издавая противный писклявый звук. Больше никогда не придется нюхать смрад разлогающихся трупов. Больше не придется бояться каждого шороха, терпеть ужасную боль от прикосновения к обнаженной коже кнута, вымазаного в соке ядовитых растений, или же боль от прикосновения раскаленного железа к оголенным ступням. Не придется видеть и ощущать лучи палящего солнца, прохладу летнего дождя. Больше нельзя будет взглянуть в лица тех, кто когда-то, опасаясь за свою продажную шкуру, так легко оговорил и предал. Зачем?
Часы неумолимо идут, когда мысли все более тягоящим грузом заползают, врезаясь в сознание, заставляя вновь и вновь прокручиваться картины из такого близкого прошлого. Время идет дальше. Оно не ждет и непросит раскаянья или снисхождения Всевышнего. Просто идет. Быстро. Неумолимо.
... Пять минут. Жалкие минуты до грани между прошлым и будущим. Еще чуть-чуть и преграда рухнет тонкой невидимой стеной, которая совсем недавно казалась железебетонной высотой в небоскреб. Гм. Как поэтично... А ведь уже совсем близк возвышаются две огромных балки, между которым подвешен широкий нож. На эшафоте закреплены два дбовых бревна, имеющих когла-либо аккуратную выемку, почерневшую и подгнившую из-за количества впитаной крови. Расшатаная лестница неумолимо скрепит, действия на без того взвинченные болты нервной системы.
... Полминуты. Голова устроена в щели меж бревнами. Вот-вот прозвучит приказ опускать нож. Глаза медленно стеклянеют, страха больше нет. Только мука от ожидания.
"В этот раз мы тебя прощаем!", - неожиданно раздается крик. Слова, словно молния рассекают подсознание. Маленький счелчок где-то в глубине сердца. Тело замерает навсегда, так и не насладившись вдруг дарованой жизнью.

Вот так, дорогие мои, мучали осужденных перед казнью в конце 19 века во Франции.

Пиковая Дама
Одетая во все черное, она вышагивала к лестнице школы, где училась уже в 11 классе. Черная длинная шелковая юбка, кофта с клеш-рукавами и глубоким декольте идеально подчеркивали ее пышные формы. На ногах красовались черные замшевые на высокой шпильке сапоги. Прекрасные серебристо-русые локоны были накручены и затянуты в тугой пучок на затылке. Лишь легкими волнами спадали на плечи и на грудь. На шее красовался кулон в виде черного сердца, обрамленного в золотую кайму. Небесно-голубые глаза умело подчеркнуты черной подводкой, а губы красной помадой. Чем не красавица? 
Переступила порог своего класса, все замерли. Одни мерили ее с ног до головы пристальным оценивающим взглядом, другие смотрели с искренним пренебрежением, а третье с восхищением. 
-Пиковая Дама! - послышалось за ее спиной. Она дрогнула, не спеша прошла на свое место и села, запрокинув ногу на ногу. Напротив нее висела на стене картина: тьма, волны моря, одинокая луна. 
Шли минуты. Она по-прежнему смотрела на картину. Но тут она снова дрогнула и по щеке медленно покатилась черная слеза. Слезы ностальгии.
Совсем недавно она сидела в своем классе школы, где училась, а теперь она сидит на берегу моря, всматривается в восходящее солнце и плачем, снова черными слезами. Плачет о безвозвратно ушедших годах своего детства, грань которого она переступила и теперь наступило начало новой жизни, взрослой. 
Время шло, она сидела на том же месте. И плакала. А в душе звучало последнее: "Все ушло... В пустоту... Навсегда..." 

Грустный клоун
Золотистые лучи многочисленными языками отражались на темно-синей глади моря. Большие волны пенились у самого берега, подымая свои гребни верх, словно они куда-то тянулись, к чему-то совершенному, тому, что не может существовать на Земле. Пьянящий морской аромат навевал самые разные и несуразные мысли: от грустных, до веселых, от веселых до печальных. 
Стоило посмотреть в порозовевшее от заката небо, как сразу воображение подкидывало картину: огромный голубые глаза, смотрящие сквозь пространство куда-то вдаль. И в них была лишь какая-то отпугивающая боль, печаль, несносная туга. Казалось, смотря в эти глаза, ты видишь себя. Всю свою жизнь. Свои поступки, хорошие и плохие, добрые и злые. Ты начинаешь задумываться над тем, чего ты добился в этой жизни. Кому ее сломал, или, наоборот, кому подарил радость и счастье. Так же незамедлительно появляется вопрос: "А кто ты в этой жизни?" Так я вам скажу кто я. Я - грустный клоун, который все время несет людям радость, веселье, счастье, не обращая внимания на себя, на то, что творится в моей душе. Легкая и в то же время такая веселая улыбка - это всего лишь маска, которая скрывает мое истинное душевное состояние, за которой я не боюсь прятать свое лицо, свою горечь. А действительно, какую я несу пользу? А никакой. И моя жизнь незаметно протекает в той же улыбке, в той самой маске...
  А сейчас я сижу на берегу моря, вглядываюсь на последние яркие лучи заходящего солнца и думаю о том, что вместе с этими лучами медленно уходит и моя жизнь... 
Последний день осени - закат жизни, а значит, и моей...

Я и Он
Тяжелые серые тучи устлали небо. В университет идти не хотелось, особенно учитывая, что первая пара - физкультура, да еще на улице. Кошмар.
Но делать было нечего, пришлось стиснув зубы, подняться из теплых пенат постели, собраться и пойти на пары.
Я, как всегда, пришла раньше всех. К счастью, на улице шел дождь и ни о какой физкультуре речи быть не могло. Поэтому мы все кучкой столпились в узенькой раздевалке и каждый занимался, чем хотел. Я, к примеру, сидела в углу на скамеечке и читала книжку. Было тихо.
Тут Лера Ковалева, так звали нашу красавицу неземную, встала, достала из сумки маленькую расческу и прошла к зеркалу, нагнула голову, стала расчесывать волосы. Я тоже поднялась, стала позади нее и тоже посмотрела на себя в зеркало, не потекла ли тушь.

***
День пролетел незаметно, а за ним и недели, месяцы, пока не наступило 8 декабря. Почему я называю эту дату? Потому что в тот день мы должны были фотографироваться всей группой. Но не в этом суть.
После первой пары мы все вышли на улицу и погруппно стали фотографироваться. Сначала сделали несколько снимков, где мы все вместе, затем несколько снимков по отдельности, ну а в конце разбились на пары.
- Ник, а ты стань с Линой, - распорядилась Алина, наша староста. И ко мне подошел довольно-таки высокий брюнет, зеленоглазый качок. Раньше я никогда не обращала на него внимание, даже не здоровалась, уж тем более не разговаривала, наверное, от этого и не замечала, как он хорош собой. - Да обними ты ее!
Он обнял меня, не за плечи, как обычно обнимают мальчики девочек, когда они фотографируются, а обеими руками за спину и за талию. Яркая вспышка. Фото сделано. Наверное, следовало отстраниться и отойти, но ноги от чего-то приросли к земле, а руки сами по себе повисли на его плечах. Я его не отпускала, а он не отпускал меня. Мы просто стояли, на этот раз не позируя фотоаппарату, а именно обнялись, прислонившись друг к другу и просто молчали. Никаких слов.
В тот момент мне казалось, что мое тело стало мягким, я почувствовала себя самым беззащитным существом на всем белом свете. Я забыла о том, что на улице +4, а я стою в одной шелковой черной блузке с короткими рукавами, мне больше не было холодно.
Стояли мы так несколько минут, не обращая внимание на удивленные взгляды одногруппников и перешептывания.
- Теплее? - полушепотом спросил он у меня и я почувствовала, как его бархатистый баритон эхом отдается в моем сердце.
- Да, наверное.
- Пойдем? - и, не дожидаясь моего ответа, по-прежнему обнимая меня за плечи, он увлек меня за собой во внутрь корпуса нашего университета. Стоило нам оказаться возле аудитории, как он отпустил меня и мыли зашли туда поразень, снова не разговаривая друг с другом, снова сели рядом за одну парту. Но теперь я знала точно, есть только Я и Он.